Я помню тот Ванинский порт…

ПРОДОЛЖЕНИЕ. Начало в номерах от 18, 25 июля, 1 августа.

Охрана хромала: прошедшие войну солдаты и офицеры в нее не стремились. В Ванино стало привычным набирать в охрану осужденных, которые отбывали небольшие сроки. Считалось, что воспитательная работа поможет им стать примерными надзирателями. Гоглидзе побывал в 501-й лагерной колонне, которая работала на прокладке железнодорожной ветки к Советской Гавани от станции Сортировочная, что в шести километрах от Ванино. Генерал охотно общался с охранниками, среди которых преобладали казахи. Встречу с ним запомнил начальник колонны Никита Перелыгин. «Как у тебя побегов нет?!» — вопрошал его Гоглидзе то ли с угрозой, то ли с удивлением. «А куда бежать? Кругом тайга», — отвечал Перелыгин.

Нет свидетельств, что стать охранником предлагалось Александру Маринеско. После прибытия по этапу его назначили бригадиром грузчиков. Как вспоминали Яков Крылов, отмеченный четырьмя боевыми орденами, и Александр Лунев, участник боевых действий в Корее, которые работали с Маринеско в порту, с ними, бывшими офицерами, разговоров о переводе в охрану лагерное начальство не вело. Вероятно, предвидело, что согласия не будет.

Работа на рыбозаводе, куда Маринеско сагитировал его директор, позволила Александру Ивановичу поберечь себя, ведь там он был не грузчиком, а экономистом-нормировщиком. Он не так уставал, как прежде, когда после смены в порту от перенапряжения валился на нары. Появилось время для чтения книг, просмотра кинокартин, осмысления жизни, которая предстояла после отбытия срока. Это заметно по его письмам жене Валентине Ивановне Громовой.

Чувствуется приближение весны

Здравствуй, дорогая Валюша!

Смотрю на твою фотокарточку и думаю, какая ты у меня красивая!.. В общем, ты получилась очень хорошо, и, если будет возможность и деньги, обязательно сделаю с нее портрет масляными красками...

О себе писать нечего, ибо жизнь проходит однообразно и долго тянется время... Читаю мало, ибо нету хороших новых книг; но с удовольствием перечитываю классиков. Кино смот-рю примерно 4 — 5 раз в месяц. Последнюю картину смотрел «Далеко от Москвы», но до просмотра картины говорил с одним человеком, который работал на этой стройке, и сделал вывод, что картину можно было бы поставить значительно лучше...

С этой строки начал кончать вчерашнее письмо и, как нарочно, сегодня получил твое письмо под №5, где ты успела мне ответить на вопросы, задаваемые и в этом уже письме.

У нас сейчас происходит досрочное освобождение, но с условием отработки в системе Дальстроя, где я сейчас и работаю до окончания срока. Очень боюсь этого освобождения! Многие из наших ребят уже работают по вольному найму.

Вот почти все мои скромные новости. Погоды такие же, как и у тебя: утром мороз до 30 градусов, а днем на солнышке капает. Чувствуется приближение весны, но здесь это самое плохое время года, когда заливают дожди и по колено грязи. Последнее время, как я тебе писал уже выше, очень и очень скучаю по Ленинграду и по всем вам, а больше всего — по тебе...

Дорогая, милая Валюша, еще раз прошу тебя, пиши мне часто, как только ты в состоянии, жду с нетерпением твоих писем... Любящий тебя. 3/III — 1951 года.

Кинокартина «Далеко от Москвы», которую в письме упоминает Александр Иванович, снята по одноименного роману Василия Ажаева. Роман, как и фильм, был удостоен Сталинских премий 1-й степени, что означало наивысшую оценку труда писателя и создателей картины. Лента была полноцветной, а не в привычном тогда черно-белом изображении. Благодаря цвету молодые участники строительства нефтепровода смотрелись на экране щеголями, хотя действие происходило в разгар войны, когда хлеб распределялся по карточкам, а ткань для пошива платья или костюма выдавалась как поощрение передовикам.

В Хабаровском крае «Далеко от Москвы» смотрели с особым интересом, ведь в нем рассказывалось о прокладке трубы с северного Сахалина на нефтеперерабатывающий завод Комсомольска-на-Амуре. Были узнаваемыми проспект Мира и аллея Труда, Дворец культуры судостроительного завода, пристань и паромная переправа на Амуре. Правда, Комсомольск именовался Новинском, Хабаровск — Рубежанском. В фильме снимались Николай Охлопков, Павел Кадочников, Марк Бернес, другие известные актеры и совсем молодая Любовь Соколова.

Зрители не догадывались, что автор романа был арестован в 1934 году и полтора десятка лет провел в лагерях, что нефтепровод строили не комсомольцы, а зэки. Вероятно, кто-то из них оказался в Ванино, встречался с Маринеско, о чем Александр Иванович сообщает жене. Но вряд ли фильм 1950 года мог быть иным, его режиссер Александр Столпер лишь через полтора десятилетия снимет обжигающих правдой «Живых и мертвых» по одноименному роману Константина Симонова.

Мельком Маринеско затрагивает в письме «Дальстрой» — организацию, которая на северо-востоке СССР в 30 — 50 годах прошлого века занималась всем: развивала горнорудное производство и прокладывала дороги, вела лесозаготовки и сельское хозяйство. «Дальстрой» существовал в связке с УСВИТЛ — управлением северо-восточных исправительно-трудовых лагерей. Управление поставляло «Дальстрою» рабочую силу.

В Ванино в составе «Дальстроя» были порт и леспромкомбинат. В Советской Гавани «Дальстрой» возводил крупнейший в стране судостроительной завод с количеством работающих порядка шестидесяти тысяч человек. Первый район, Пятый квартал, Двадцатка — эти названия совгаванских жилмассивов оттуда, из конца 40-х — начала 50-х, когда разворачивалась грандиозная стройка. Ее остановили после смерти Сталина, тогда же подвергся серьезной трансформации «Дальстрой».

Но почему Маринеско, у которого в военную пору учились бесстрашию и смелости советские подводники, неожиданно признается жене: очень боюсь освобождения!.. Показательна судьба Федора Шугурова, которого арестовали за прибаутку «Серп и молот — разруха и голод», которую он не побоялся произнести в кругу сослуживцев-красноармейцев. Срок отбывал на строительстве железнодорожной ветки Комсомольск — Ванино. Освобожден был в 1942 году, однако справку об освобождении получил только в 1945-м. «Да и много нас таких было, кто одновременно сидел как бы на двух стульях. С одной стороны — вольный, с другой — раб. Попробуй тронься с места — опять и надолго сядешь на прежнее», — признавался Федор Михайлович полвека спустя учителю истории местной школы Алле Шашкиной, написавшей книгу «Ванинская пересылка».

«Так и мотались тысячи и тысячи бывших осужденных, — констатировалось в ней, — за своими колоннами и лагерями. Невидимая цепочка связывала их с неволей покрепче всяких пут».

Якову Крылову, с которым Маринеско работал в порту, летом 1950 года выдали справку об освобождении и паспорт. Но радости не сложилось, поскольку Яков Максимович был ошарашен пожеланием лагерной администрации. Или уезжай из Ванино незамедлительно, или завтра выходи на работу!.. А тут еще начальник порта пригласил на беседу, которая свелась к тому, что уже не зэку, а «вольняшке» было предложено написать заявление о приеме на работу. Крылов, воевавший с фашистской Германией и империалистической Японией, перечить не рискнул и остался в Ванино на всю жизнь. Маринеско был твердо намерен уехать, а потому переживал. Опасался благодеяний начальства, если не лагерного, то «дальстроевского»...

Когда уеду домой

Здравствуй, дорогая, милая и самая близкая из всего существующего в мире Валюша! Получил от тебя письмо за № 8, а письмо № 7, очевидно, еще болтается в пространстве, длина которого около 11000 километров. Писем от тебя не получал давно, и это письмо значительно повысило мое морально-поэтическое настроение. Живу я, как и прежде, по ранее установленному распорядку дня, нарушать который я не в силах, да и нет в этом необходимости.

Работаю сейчас мало, ибо рыба не ловится, и в связи с отсутствием последней времени у меня много, но ты сама знаешь, что значит, когда нечего делать! В голову лезут всякие дрянные мысли, а по ночам снятся невозможные сны. Не знаю, к письму ли, но прошлой ночью я видел замечательный сон и лишь потому замечательный, что всю ночь видел тебя, несмотря на несколько пробуждений и перекуров...

Погоды на нашем Дальнем Востоке хорошие: солнечно утром и небольшой мороз днем, можно ходить в костюме. И вот эта хорошая погода и весна наводят тоску по Европе.

Жизнь проходит скучновато, наш киноаппарат так же, как и у вас, сломался и находится в ремонте, а посему картин не смотрим. Читать нечего, все неинтересно, да и перечитано. Единственное развлечение — это подсчитывать, когда уеду домой и где ты будешь в это время. Я уже давно просил написать мне, когда ты надеешься быть в Ленинграде, я надеюсь быть в городе в конце сентября или в начале октября. И надеюсь, что ты мне напишешь, где ты думаешь быть в это время?..

В 15-х числах апреля река Амур будет очищаться ото льда, а поэтому может быть некоторая задержка писем, примерно, дней на 5 — 7, но ты не обращай внимания и пиши еще больше...

Вот все, дорогая моя женушка, что я смог написать на этом листе бумаги. Целую тебя, мою дорогую и любимую кнопочку...

Передавай привет всем нашим и целуй за меня!

Почему в ледоход и ледостав задерживалась поступающая в Ванино почта? Это хорошо известно старшему поколению: по железнодорожному мосту у Комсомольска-на-Амуре поезда пошли только в 1975 году. А три десятка лет вагоны, как пассажирские, так и товарные, возили паромы, построенные по специальному заказу там же, в Комсомольске, на судостроительном заводе.

Перед новогодними праздниками начинала действовать ледянка — ветка, проложенная по окрепшему льду. Движение прекращалось в ледоход и ледостав. Вагоны, идущие с Транссибирской магистрали, стояли на станции Комсомольск-Сортировочный. На противоположном берегу Амура составы из Ванино ждали «зеленый» на станции Пивань. Мост раз и навсегда избавил грузоотправителей и грузополучателей вместе с железнодорожниками от неудобств в межсезонье. Однако поубавилось и романтики в эпистолярном жанре. «Пиши еще больше», — это пожелание Маринеско как объяснение в любви, которой не страшны ни расстояния, ни катаклизмы природы.

Михаил КАРПАЧ.

Фото В. КОКОРИНА.

Продолжение следует.

• Комментарии