Чудовище по имени Кайф: пристрастие к конопле погубило талантливого художника

Я подошел и сзади через плечо рисовальщика взглянул на его творение. Белый лист покрывала черная мазня без признаков формы и смысла.

Старик оторвался от своего занятия и взглянул на меня мутными, бессмысленными глазами.

Я пошел дальше, но вдруг услышал, как за спиной меня окликнули по имени. Обернулся. Старик вяло помахал мне рукой. Я вернулся и присел рядом.

— Не узнаешь? — спросил он.

Я пожал плечами.

— А я тебя узнал. Худграф, рок-н-ролл и весна! Помнишь?

Еще бы я не помнил?! Много-много лет назад студенты художественно-графического факультета Хабаровского пединститута, а ныне гуманитарного университета проводили «самопальный» фестиваль, в котором смешались рок и бардовская песня. Было ужасно весело: гитары, девушки, портвейн.

— Я Серега.

Этого не могло быть! Конечно, фестиваль тот случился давно. Но рядом со мной сидел человек на вид далеко за семьдесят. А Серега мой ровесник. И никак этот опустившийся старик не мог быть Сергеем, в те годы красавцем, любимцем девушек, крутым рокером и подающим большие надежды художником, которому преподы прочили блестящее творческое будущее.

Но вскоре я убедился, что это именно он. Предложил выпить пива, но Сергей отказался. Он достал из замызганной матерчатой сумки полиэтиленовый пакет, содержимое которого сомнений у меня не вызвало. Никого не опасаясь, забил «косяк», прикурил, жадно затянулся и зашелся в кашле.

— Так и не отвык?

— Зато на тяжелые не сел, — неожиданно зло огрызнулся он.

— Ну и как живешь?

— А разве не видно? — криво усмехнулся он в бороду.

Ему хотелось поговорить, но вряд ли у него находилось много собеседников. И его прорвало.

...Картины Сереги висели по всем стенам в коридорах худграфа. Даже не слишком разбирающиеся в живописи невольно останавливались и подолгу рассматривали их. Серега отчасти подражал и импрессионистам, и Дали с Пикассо одновременно, и вообще всякому «авангарду». Многие студенты худграфа так выпендривались. Но в отличие от них у Сергея имелся талант. Цвета и формы на его холстах действовали просто завораживающе. Никто не сомневался, что учителем рисования он не станет, ему уготована иная стезя.

Учеба давалась ему легко. Помню, никогда не видел его ни в читальном зале, ни у дверей кабинетов факультетских кафедр. Серега писал свои картины и классно играл на гитаре в институтской рок-группе.

Жил он в общежитии еще с тремя худграфовцами. Их комнату окружал ореол таинственности. Студенты для подогрева куража перебивались дешевыми винами. А в той таинственной комнате вечерами, заперев дверь, будущие Ренуары и Дега курили марихуану и гашиш. Иногда через дверные щели пробивался характерный запах конопляного дыма.

Серега не скрывал своего пристрастия. Выкурив «косяк», он вставал к мольберту и творил с видом полной отрешенности, будто по прямой связи с высшими сферами. И утверждал, что в этом ему помогает гашишный кайф. То же самое он повторял, когда юные студентки влюбленно внимали его замысловатым гитарным партиям...

К последнему курсу он стал меняться. Сделался вялым и раздражительным, картины его заметно самоповторялись и утрачивали былой внутренний гипнотизм. А рок-группу он вообще забросил. Однажды прямо в аудитории поссорился с сокурсником и затеял драку. Ходили слухи, что Серега был под кайфом, который обламывать не стоит. А сокурсник имел неосторожность обломить.

Не отчислили из вуза только из жалости — как талантливого без пяти минут выпускника. Но после получения диплома не оставили работать на кафедре, как предполагалось, а отправили по распределению в сельскую школу, в ЕАО. Это был жестокий удар. Однако для Сереги он обернулся неожиданной радостью.

...Мой случайный собеседник тут оживился:

— Представляешь? Конопля росла прямо за школой, как бурьян, и никто ее не выкашивал. И мало кто курил. А в паре километров — вообще дебри.

Серега курил «дурь» перед уроками, во время них, выходя за угол школы, и после. Вскоре это стали замечать и учителя, и ученики. Итог закономерный. Директор уволил педагога «по собственному желанию» и как-то замял вопрос о не отработавшем положенный срок молодом специалисте.

И Серега отправился в «свободное плавание». «Плавал» он главным образом в местах, урожайных на коноплю, — по Приморью и югу Хабаровского края. Из его сбивчивого рассказа я понял, что он пытался жить своим творчеством.

Но картины у него уже писались плохо. Он в разных местах трудился художником-оформителем. В те времена это было высокодоходное занятие. Серегины коллеги пили беспробудно. Но он не пил, намертво увязнув в канабисе. Богатый жених дважды играл свадьбу, а потом разводился. Какая женщина вытерпит мужа вечно в полусонной одури, с которым ни поговорить, ни решить бытовых проблем, которому вообще нет дела до семьи!

От молодых не раз доводилось слышать, что «трава» — «легкая дурь». Не чета героину. Хоть наркологи твердят, что от «травы» до героина — один шаг, как от пива к водке. Коварство канабисной наркоты именно в кажущейся легкости. Куришь и никаких дурных последствий не замечаешь. А когда начинаешь замечать, избавиться от зависимости уже фактически невозможно.

Серега не перешел на героин. Он оставался верен любимому зелью. Но «трава» упорно тащила его на дно. Обитал в общагах, перебивался случайными заработками. А когда наступили новые времена и буйно расцвел наркобизнес, попытался поучаствовать в нем. Но тягаться с молодыми и ушлыми наркоторговцами сложно. Ему доставалась роль мелкого розничного дилера, на которую он по возрасту и своему складу мало подходил. Вскоре его взяли с поличным сотрудники только что образованного Госнаркоконтроля. Срок заработал условный, но вновь промышлять тем же самым побоялся.

Он бы превратился в бомжа и рылся в помойках, но тут умерла мать. Она давно махнула рукой на сына, который отравил старухе ее последние годы. Сергею по наследству досталась квартира в центре Хабаровска, которую он тут же продал за хорошую цену и переселился на окраину, в комнатушку старой двухэтажной развалюхи. Зато теперь на его банковском счете лежала энная сумма, позволявшая жить.

Сергея очень тяготило одиночество. Но женщины ему давно были не нужны, потому что лишь на первых порах секс под дымок кажется восхитительным, долго курить «дурь» и оставаться мужчиной невозможно.

Чувствуя, что жизненная почва окончательно уходит из-под ног — преждевременная старость, провалыв памяти, вечная грызущая депрессия, неспособность к любому труду, — лихорадочно занялся творчеством. Он написал с десяток картин, изрисовал графикой несколько альбомов и отправился в местное отделение Союза художников. Там посмотрели и только пожали плечами — творения не стоят даже обсуждения.

Сергей убеждал себя, что его просто никто не знает, нет нужных связей. Он попытался подружиться с живописцами, но ничего не вышло. Художники, сами не чуждые всяким «излишествам», взирали с брезгливой жалостью на этого деградировавшего нарка, утратившего последние остатки коммуникабельности.

Тюляев повеситься. Но помешали соседи. Они же — мир не без добрых людей — чуть не насильно погнали Сергея к наркологу. Опытный врач быстро разобрался в истории болезни и утешительных прогнозов делать не стал. Канабисного наркомана с таким стажем вытащить из наркозависимости — безнадежное дело.

Влачил он прежнее существование, пока не загремел в психушку. Появились ужасные галлюцинации, он перестал узнавать окружающих и опять норовил покончить с собой.

В психиатрической больнице его подлечили. Месяца три он воздерживался от «косяков», но потом неизбежно задымил снова. Правда, теперь с некоторой осторожностью, боясь рецидива «розовых слонов»...

— Так и живу, — подытожил Серега. — Иногда приезжаю в центр города порисовать. Здесь красиво. — И вдруг добавил: Сдохну, наверное, скоро. Такое чувство, что внутри все высохло и рассыпается.

Я не стал его разубеждать. Меня вдруг взяла злость. Вот еще один человек сам себя уничтожил. Он не сгорел за несколько лет, как героинщики, не сгнил заживо за год, как поклонники дезоморфина — «крокодила». Но, по сути, он давно мертв и слоняется по улицам, как зомби.

Особенно злился я оттого, что по роду деятельности чуть не каждый день доводится слышать от молодых «клиентов» Регионального управления наркоконтроля, что «трава» — не наркотик. Они продолжают твердить свою идиотскую «мантру» до тех пор, пока не превратятся в живые развалины. И помешать этому удается далеко не всегда.

...Пока мы говорили, Сергей продолжал водить углем по картону. Теперь из беспорядочных линий проступило нечто определенное. Но это не походило на красоты городского центра. С листа скалилась харя клыкастого чудовища. Быть может одного из тех, что теперь преследуют потерявшего дар творить. И, затаившись, поджидают до поры глупцов, которые верят «знатокам» из подворотни, твердящим, мол, «с одного косяка ничего не будет».

Кирилл ПАРТЫКА.

• Комментарии